О том, что стало бы с киномиром, если бы мужчина в вечных темных очках и с именем, которое в европеизированном и, кстати, не слишком адекватном варианте звучит как Вонг Кар Вай, не стал режиссером, лучше не думать. А вот Кар Вай без кино вполне бы состоялся: в своих редких интервью он повторяет, что стал бы поваром, когда бы не стал режиссером. Правда, можно обойтись и без сослагательного наклонения: Кар Вай поваром, несомненно, стал — главным китайским кулинаром и гурманом в современном киноискусстве.
Вонг Кар Вай — гонконгский режиссер родом из Шанхая. В кино с конца 80-х годов. Знаменит своими вечными черными очками, славой первого арт-режиссера Гонконга и главного артрежиссера мира, крайней вольностью в обращении со сценариями, планами и дедлайнами.
Его картина «2046» едва не опоздала на Каннский фестиваль, поскольку даже четырех лет работы не хватило Кар Ваю, чтобы завершить фильм, и монтаж делался в самый последний момент. Что ж, гениям можно все! Недаром ради «2046» была изменена программа показа конкурсных фильмов.
Куайцзы и вечность
Безусловное гурманство Кар Вая имеет, однако, совсем не гедонистические и уж тем более не бытописательные корни. Еда как универсальное средство общения — вот чем прежде всего интересна Кар Ваю гастрономическая тема и вот почему его герои едва ли не чаще едят, чем говорят.
Траектория движения куайцзы, главного столового прибора Китая и всей Азии, от тарелки ко рту большинству людей кажется короткой и простой. Только не Кар Ваю, сумевшему уже в первых своих фильмах вместе с привычным ракурсом киносъемки поменять и ракурс взгляда всего мира на Китай в целом и на палочки для еды в частности.
Пока эти палочки со свойственной Кар Ваю вдумчивостью цепляют лапшу и медленно перемещают ее к месту назначения, герои карваевских фильмов успевают влюбиться, разлюбить, потерять все, вспомнить что-то важное и — почти непременно — стать на какую-то долгую, забывшую о своей шестидесятисекундности минуту центром притяжения неосознанных взглядов сотен людей, проносящихся по ту сторону стеклянной витрины одного из тысяч гонконгских кафе в неустойчивом свете его неоновой вывески.
Тонким гастрономическим символизмом — а еда у Кар Вая неизменно символична — насыщен в той или иной степени каждый фильм гонконгского режиссера. Но фильмы, реакция на которые почти неизбежно приобретает форму в такой же степени гастрономической, в какой и кинорецензии,— это «Чункингский экспресс» (1994) и «Любовное настроение» (2000). Это более чем справедливо и в отношении картины «Мои черничные ночи» (2007), но благодаря ее неожиданной (и не всеми понятой) американскости, а также Джуду Лоу, Рейчел Вайс и Натали Портман, о вкусе, привкусе и послевкусии этого фильма написано предостаточно
Поэтому остановимся на «Экспрессе» и «Любовном настроении». Смотреть это великое кино, равно как и читать нижеприведенный текст, рекомендуется, лишь основательно подготовившись — еды может быть немного, но она должна быть либо китайской, либо просто вашей любимой. Потому что размышлять о карваевской не столько визуальной, сколько вкусовой эстетике на голодный желудок долго не получится.
Ананасы в сиропе из слез
Чункингский экспресс — это не поезд, как можно было подумать. Чункинг — это название торгового района Гонконга, а express — закусочная. В этой закусочной происходит большая часть действия одноименного фильма. Собственно, этот локус и связывает между собой две составляющие картину независимые истории.
Первая история — это смесь соленых слез со сладким ананасовым сиропом, которая дерет горло похлеще водки. Полицейский № 223, сыгранный трогательно красивым Такеши Канеширо, является зрителю на фоне витрины закусочной, уставленной соусами, из-за которых временами появляется хозяин заведения — смешной полноватый китаец. За его спиной — кухонная суета. Но номеру 223 это все равно, он сидит на фоне оптимистической вывески Coka-Cola и сквозь телефонный провод пытается построить мост в прошлое.
Именно звонить, а вовсе не есть приходит № 223 в кафе с неоновой вывеской Midnight Express — так издалека начинает Кар Вай развитие своей идеи еды как универсального средства коммуникации. Сначала герой звонит в дом оставившей его любимой и непринужденно болтает с ее родителями в попытке убедить себя, что в его мире ничего не изменилось. А потом, после 30 банок ананасов, а значит, уже совсем из другого мира, он пытается, забыв прошлое, попасть в экспрошлое — обзванивает школьных подруг и давних случайных знакомых, которые не могут вспомнить его даже под гипнозом.
Все это здорово, конечно, мосты, старые знакомые. Но как насчет будущего? Ответ — в тех самых ананасах. Эта простая гастрономическая деталь превращается у Кар Вая в символ почти прустовской любви режиссера, а заодно и его героя, к прошлому — утраченному времени, утраченным чувствам, которые никак не отпускают.
История такова: 1 апреля любимая уходит от № 223, и он решает каждый день в течение месяца покупать по банке консервированных ананасов, ее любимого лакомства, со сроком годности 1 мая. Этот месяц становится для героя своеобразной буферной зоной, когда еще можно повернуть назад. Он надеется, что за это время девушка передумает и вернется к нему. Но вечером 30 апреля он с горечью понимает, что надежда была напрасной, и «отмечает» окончательность своей утраты, съедая все 30 банок ананасов разом.
Вместе со сроком годности ананасов заканчивается и срок годности его любви. Окончательно осознав это, а заодно получив несварение желудка, герой, тем не менее, не перестает задаваться вопросом: «Есть ли на свете что-то, что не портится?» Проведя ночь за просмотром старых фильмов, съев — вполне даже с аппетитом — четыре салата и выпарив с помощью утреннего бега слезы из своего организма, он, похоже, находит ответ: «Если законсервировать память, то такие консервы не будут иметь срока годности».
— У вас есть ананасы со сроком годности до 1 мая?
— Но сегодня уже 30 апреля. Возьмите что-нибудь посвежее.
— Что-нибудь посвежее? Только такие ограниченные люди, как ты, повернуты на свеженьком. Ты вообще знаешь, что консервы не растут готовые на деревьях? А ты вот так просто ими разбрасываешься! Этим ты оскорбляешь консервы!
— Я всего лишь делаю свою работу. Кому какое дело до чувств консервов?Из фильма «Чункингский экспресс»
Сардины со вкусом будущего
Создавая вторую историю, вошедшую в «Чункингский экспресс», Кар Вай интерпретирует гастрономическую тему не менее символично. Впервые полицейский № 633 в исполнении великого в его умении отразить во взгляде предельную тоску беспредельного мира Тони Люна появляется в кадре за стойкой все того же кафе, и первая его реплика — «Салат, пожалуйста». Он покупает салат для своей фееричной девушки-стюардессы, и вряд ли физически сейчас способен заметить Фэй, новую официантку, почти такую же смешную, как и хозяин заведения.
В этой забавности вовсе нет иронии со стороны Кар Вая — напротив, героиня внутренне близка ему, иначе зачем бы он дополнил ее образ характерным для него самого аксессуаром — круглыми черными очками? Фэй моет пол, протирает витрину, варит кофе, бесконечно слушает California Dreaming, лелея одноименные мечты, и стремительно влюбляется в симпатичного полицейского. А ему и дела нет: он методично выпивает кофе и несет все тот же салат своей стюардессе. Пока однажды хозяин закусочной не предлагает ему сменить рацион возлюбленной: «Возьмите салат, чипсы и рыбу — всегда хорошо иметь выбор!»
Поначалу все идет хорошо — чипсы с рыбой пришлись девушке по вкусу. Но вскоре № 633 заказывает только кофе: «сколько блюд, столько мужчин» — стюардесса решила, что разнообразие не помешает не только в смысле еды. Кар Вай таким образом делает еду моделью жизни, лакмусовой бумажкой, выявляющей привычки и потребности человека. Этот символ развивается по ходу фильма, достигая наиболее выразительного звучания в сцене, когда № 633 ест дома лапшу с сардинами и вдруг замечает, что у сардин другой, непривычный вкус.
Зритель знает, что это Фэй проникала в квартиру полицейского в его отсутствие, переставляла вещи, перестилала белье и переклеивала этикетки на консервных банках, но герой воспринимает перемену во вкусе сардин как возвращение к нему способности ощущать яркий вкус жизни, которую он утратил, потеряв свою стюардессу. А это именно то, чего добивается Фэй — дать ему понять, что не только меню не ограничивается одним салатом, но и радость жизни не исчерпывается одной девушкой. Один рейс отменили, но следующий может оказаться гораздо счастливее.
В финале фильма «Чункингский экспресс» два ведущих мотива второй новеллы — еды и Калифорнии — сводятся воедино. Обещая зрителю неожиданный хеппи-энд, полицейский № 633 назначает Фэй свидание в ресторане «Калифорния». Здесь впервые он появляется без формы, которую так любила его стюардесса, — и мы понимаем, что он готов к новой жизни. Но Фэй оказалась готовой к еще более радикальным переменам — в этот вечер она в другой Калифорнии, удаленной от Гонконга на тысячи километров.
Вермишелевое предвкушение
«Любовное настроение» — самый известный фильм Кар Вая, и сейчас трудно поверить в то, что он задумывался как часть картины о еде: три новеллы должны были раскрывать любовные переживания гастрономическими средствами. Однако и в конечном варианте фильм не утратил звонкого привкуса рисовой лапши и кунжутного сиропа.
О том, что представляет собой этот кунжутный сироп, в России не знает даже google, а в далеком гонконгском 1962 (именно этим годом датируется начало действия фильма) замужняя женщина варит его женатому мужчине в знак (разумеется, неосознанный) начавшейся между ними истории. Случается это ближе к концу фильма, до этого зритель следит за другой историей — его жены и ее мужа. Что может быть более бытовым и отвратительным, чем развернувшийся на крошечном пространстве коммуналки адюльтер?
Кар Вай показывает не изменников, а только их супругов, героя Тони Люна и героиню Мэгги Чун. Они постоянно встречаются в закусочной, куда ведет долгая, как тоска, и крутая, как измена, лестница, освещенная единственным фонарем. Они покупают в закусочной неизменную лапшу, едят ее на месте или несут в бидонах домой. Лестница, фонарь, лапша, да еще дождь стеной — все это такое одинаковое из раза в раз, что только по ее неуловимо разным платьям можно понять, что жизнь не стоит на месте — никаких репетиций, просто хлеб насущный изо дня в день.
Впрочем, репетиции в фильме присутствуют: герои разыгрывают начало истории своих неверных супругов, придумывая за них давно сказанные слова соблазнения. Кульминацией этой игры становится сцена свидания в ресторане. Пролистав меню, она в отчаянии просит: «Выберите вы, я не знаю, что любит ваша жена». С неохотой разрезая внушительный кусок мяса, героиня не удерживается от раздражения: «Ваша жена любит горячие блюда». В ответ он только подкладывает ей соус, точно пожимая руку и говоря: я с вами, я за вас.
Не предвкушение, но мучительное осознание невозможности даже предвкушения наполняет каждый кадр «Любовного настроения» удивительной смесью чистоты и эротизма, которая трогает зрителя гораздо сильнее самых откровенных постельных сцен. Последние, кстати, были Кар Ваем отсняты, но не включены в окончательный вариант фильма. И тут можно только порадоваться, что этот азиатский гений работает без готового сценария, переписывая сценарий каждый съемочный день. Иначе неизвестно, вошел бы фильм в список 30 лучших картин о любви по версии The Daily Telegraph. Впрочем, дело, конечно, вовсе не в рейтингах…
Еще одна насыщенная едой и эмоциями сцена «Любовного настроения» — репетиция героями их разговора с супругами. «Скажи мне честно, у тебя есть любовница?» — спрашивает она, размешивая палочками рис с овощами, а он отвечает ей долгим молчанием, разбавленным лишь звучным втягиванием супа. В этом рисе и в этом супе — иллюзия успешности брака, который — вот еще ложка супа — и перестанет существовать.
Впрочем, боль всех долгих пауз, крупных планов, сигаретного дыма, головы, склоненной над тарелкой дим сам, слезоточивых композиций Ната Кинга Коула — это боль не по законченной истории браков, а по так и не начавшейся их собственной истории. Любовь, которая сквозила в каждом взмахе палочек, так и осталась легким сквозняком, едва всколыхнувшим жизнь, но не изменившим ее.
