Глядя на офорт XIV века, изображающий портняжную мастерскую эпохи Регентства, не вполне понимаешь, причем тут огурцы, капуста или гусь.
«Горячий гусь, капуста и огурцы» Офорт. Томас Роулендсон. 1823 фото Metmuseum
А ларчик просто открывается. На профессиональном сленге тех лет «гусем» называли утюжок, «капустой» — обрезки ткани, оставшиеся после пошива костюма, а «огуречной порой» — медленный сезон, когда у портных особенно не было заказчиков. Есть теория, что последний термин заимствован из пословиц на идише: мол, сейчас особо не пошикуешь, доставай-ка огурцы из кладовой.
С огурцами на острове в принципе не сильно сложилось: в Средние века их сажали повсеместно, а после вдруг на 200 лет забыли, да так, что редкий огородник в XVII веке мог отличить огурец от тыквы. И еще 200 лет он считался едой бедняков — тех, кого кривоватый вид овоща не оскорблял. На столы знати огурец стал проникать во времена написания офорта: тогда знаменитый изобретатель паровоза Джордж Стефенсон соорудил колбы для выращивания огурцов, в которых зеленые плоды были ровнехонькими. Из таких и огуречный сэндвич, и пряный салат в датском стиле получались на загляденье — подавай хоть к столу принца Гамлета.
